Боец с четырьмя контузиями Майдан: "Недавно не мог вспомнить, сколько мне лет, 37 или 38. Доктор говорит: давай посчитаем…"

Запала мне в душу эта история, и я стал приставать к Скиртачу: познакомь меня с этим бойцом!

И вот Майдан сидит передо мной, вырвался на пару часов из киевской больницы, где его латают сразу в нескольких местах. Уже не заикается – прошло, хотя речь своеобразная, как и у всех людей со множественными контузиями.

Я смотрю на Майдана во все глаза. За годы войны я уже перестал удивляться тому, какого качества люди защищают Украину на передовой. Но даже на этом фоне Водяницкий – особый случай.

- Сашко, позывной Майдан — он с тобой все 9 лет этой войны? Или раньше был другой?

- На гражданке у меня другое имя. А позывной Майдан мне дали пацаны в 2014, когда я пришел в 50 -й центр в Кропивницком. Ну, это потому что я был на Майдане. Там еще был со мной парень, так его Азовом назвали. Потому что он в "Азове" проходил курс молодого бойца – КМБ. Вот так нас назвали — Азов и Майдан.

- Зная твой послужной список, предположу, что ты принимал участие во всех майдановских замесах…

- Во всех не мог принимать (улыбается. – Е.К.), потому что одно происходило на одной улице, другое – на другой. Мы выбегали группой — и потом друг друга просто не находили. Задача была: кинуть — и назад. Потому что если близко подбежишь, за вв-шниками выбегает "Беркут" и забивает. Я лично видел, как пацана дубинками убивали "мусора". Знаешь, есть милиционеры, а есть "мусора". Есть офицеры, и есть шакалы. Вот то были "мусора". Парень уже мертвый лежит, а они минут 10 его дубинками забивают. Это при мне было, возле стадиона им. Лобановского.

- Саша, я перечислю твои боевые вехи, а ты скажи, не упустил ли я чего. Итак, с 2014 ты был в Одесском 18-м батальоне теробороны, потом вернулся. Следующий этап – морпехом в 137-й бригаде, на контракте. Отработал контракт, вернулся. И с 2022 года – в одной из мотопехотных бригад.

- Все верно, только не с 2022-го, а с 2019-го.

- То есть полномасштабную войну ты встретил, будучи в армии. Как у тебя это было 24 февраля?

- Я ехал из Кропивницкого, с похорон бабушки. Она участница Второй мировой. Мама больше за русских сначала была, а бабушка была за меня. На бабушке все держалось

Похоронили бабушку – и я еду с похорон в свою часть. 5 часов утра, я стою возле Богдановки, это моя область. Подлетает миг-17. Или Миг-15 – я в них не сильно разбираюсь. И ракеты летят туда – тух, ту-дух, дух. Я такой думаю: может, учения какие-то? Сажусь в поезд, доезжаю до Николаева и просыпаюсь от того, что люди кипишуют: война началась.

Приехал в Херсон. Выяснилось, что нашу часть уже разбомбили. В части не было ни одного автомата, ни одного БК, ничего не было.

- Это к вопросу о том, как у нас готовились к войне.

- Да. Мины сняли перед войной возле Крыма. Там же было заминировано. Кто местные, знает.

Искал по Херсону своих, нашел. Прорывались. Помню, едем ночью, БТРЫ какие-то появляются, и непонятно – наши, не наши. Мы встали, переждали. По-другому и нельзя было, у нас же только один помповик был,12 калибр, турецкий, больше ничего.

В итоге добрались до Кропивницкого. Посидели там дней 7 — и отправились на Луганщину, уже воевать. Попал я в Светличное.

- И какая там была обстановка?

- Приехали туда на БМП. Выбегает комбат-колобок, говорит: спрыгивайте все с БМП, сейчас повалят. Все – фух! – спрыгнули – и в дом. Дом культуры это оказался.

- С тобой туда приехали опытные люди?

- В основном, да.

Дальше мы ходили в промзону, на завод. Мы были "ночные глаза", ну и стреляли тоже. Было однажды такое, что не могли оттуда выйти, в итоге затрехсотило все группу.

Еще приехал со мной в Светличное Андрюха АГС-ник, на гражданке художником был. Скинул мне на телефон таблицу — как работать без прицела по обертам. Потом побежал за раненым, сам получил ранение и погиб.. Хороший человек был, без камня за душой. Его нет, а табличка работает…

Пробыл я на Светличном где-то больше месяца — пока меня не подранило. Ходили ночью, сменяли пацанов. Днем бомбежка страшная, ночью танк работает по селу каждые 5 минут. Тревожащий огонь ведет.

- Объясни, что такое "тревожащий огонь".

- Это сначала бах, потом 5 минут, 10 – тишина. Ты расслабился — опять бах. Чтобы ты не расслаблялся.

Но настоящий ад был в Новотошковском. Даже против Светличного. Там до поста люди не доходили. Идет 5 человек, до поста доходит 3 человека…

- Эти трое как потом в себя приходили?

- Лично я, когда что-то происходит, просто включаюсь в работу. Как у других – не знаю. У некоторых в окопе руки трясутся. Тогда надо человека вывести из этого состояние: братуха, а ну давай сюда! И раздуплить за плечи, можно прямо закинуть в ячейку, где он будет работать.

- У тебя за эти годы глаз стал наметанный. Как определяешь, будет человек рядом с тобой надежен или дрогнет?

- Лично для меня – как, думаю, и для многих других — чтобы узнать человека, кто он, что он – надо прожить с ним месяц-полтора. За эти месяц-полтора ты узнаешь, какой это человек; что он делает, что может сделать, чего от него ожидать.

- А по каким признакам ты определяешь, как человек поведет себя в бою?

- Это видно. Человек, например, не боится работы. Любит смазывать свое оружие. Держит его в чистоте, в порядке. Делится с тобой чем-то, теми же сигаретами. Не жмется, что у него 3 сигареты осталось.

- Да, таких, увы, тоже хватает.

- Конечно….В общем, месяц-полтора ты живешь с человеком в землянке, в блиндаже, бок о бок. И ты его уже узнаешь.

А в бою еще быстрее узнаешь, что и как. В Бахмуте мы месяц стояли с человеком из моего расчета. И я сразу увидел, что это воин. Это видно. Хотя у него это первый бой был.

- А как ты почувствовал, что он – воин?

- Не боится стрелять, не боится ходить, делает свою работу. У него, я так понял, тоже все лишнее отрубается — и он включается.

- То есть не важно, что человек говорит. Бывают и молчуны. Эти молчуны могут и сдрейфить во время боя и проявить себя круто. Сколько по тому, что они делают, как они себя ведут.

- Конечно. Это видно.

- Весь минувший год ты воевал в мотопехоте стрелком. С каким оружием имел дело?

- С советским АГС (станковый автоматический гранатомет. – Е.К.). Я его и раньше, в принципе знал, но мой взводный меня доучил.

- Спасибо ему за это.

- Взводный с 1993 года жил в Италии. Но когда началась война, бросил женщину, работу — и приехал защищать Родину. И до сих пор с нами. Он уже заикается (ему по башке набахало), у него опухоль в голове. Он уже очень ограниченно пригодный...

- Какими ты увидел наших мобилизованных в начале войны? Недавно твой тезка, боевой медик, рассказывал мне, как в первом бою ему с такими же мобиками рядом и несколькими опытными попались кадыровцы, которые шли и кричали "Аллах Акбар", ему было так страшно, что он плакал. Потом пришел в себя, с каждым днем добирал в навыках и хватке, но вот первый день был таким.

Ты сам много видел у новичков такого шока на передовой?

- Нет, не много. Но были люди, у которых руки тряслись и которые не могли в себя прийти. Единицы. Кто-то боялся внутри, может, это не видно было. Но когда идет обстрел, страшно всем. Умирать страшно. И кацапам умирать страшно. Когда вас 8 человек, ты сидишь, и на тебя наступают до 50 человек…

- Почему у одних этот страх длится долго, а у других – 5 минут, и они уже преодолели и работают по врагу?

- Все зависит от человека, организма, совести, воспитания, понятия "Родина". Есть такое понятие – Родина. Если у человека это присутствует, то он найдет себе силы работать.

- А часто случалось такое, что ты видишь бойца и думаешь: брат, лучше б ты не шел на это войну. Во-первых, тебе здесь будет очень плохо. А во-вторых, ты можешь дел наворочать, другим навредить…

- Да, видел таких людей. И все-таки это боевая единица. Пусть он будет. Он что-то поднесет тебе. Он будет стрелять.

- Потом, кто его знает, может, он себя и круто проявит…

- Да, он, может, потом обучится, поменяет свое мировоззрение. У меня на Майдане оно поменялось.

- Расскажи, где географически ты воевал в минувшем году.

- Луганская область – раз. Светличное, Новотошковское — ад. Нижнее, Тошковка. Дальше Херсонская область. И Бахмут крайний. Пробыл я там месяц, пока меня не приглушило.

- Как это случилось?

- Мина рядом упала. Я стоял выглядывал, рядом АГС. Окоп был внизу, наверху дорога и склон. Прилетает 82-я. Бах! Возле меня, метрах в полутора. Осколков нахватался.

- Это у тебя четвертая по счету контузия. А где получил предыдущие?

- Самую сильную контузию я получил в 2017 году, когда 120-ка возле меня упала. 2,-1,5 метра. Ушные перепонки повыбивало.

- Где это было?

- Под Мариуполем… как же его… не могу вспомнить.

- Лопнули перепонки – и что при этом ты ощущаешь?

- У меня в этот день, не поверите, ребята, был дембель. Командир говорит: надо пройти вперед прокопать, но ты копать не будешь, стой целый день на посту. Выглядывай, говорит, бобик за тобой приедет – ты на дембель идешь.

Стою. Начинается минометный обстрел. Кто-то один по-любому должен оставаться на посту. И я оставался на посту. Залег в окоп — и вот так голова моя лежит, а тут – окоп, из пулемета там, если что, можно ударить. И прилетает прямо сюда, возле моей головы прилетает. А я без каски, без броника, просто в шапке. И как бы видел себя уже со стороны. Дембель же! И у меня такое чувство: домой, домой, домой.

Меня землей засыпало Я начинаю откапываться, и в это время меня товарищ еще за ногу тянет. Оказывается, они по рации вызывали, а меня выключило. Не знаю, сколько я лежал засыпанный землей. Когда уже начал задыхаться, стал откапываться, мозга включилась. И в это время меня за ногу тянут…

- Еще две контузии где были?

- Еще одна — в Херсонской области, уже на этой войне. А в Светличном еще и осколков нахватался. Минометом х*рачили и танком, и еще пехота забегала.

- На тебе, наверное, живого места нет от ранений этих лет?

- Есть тут, тут отметины, там (показывает на себе. – Е.К.). Та там все пацаны побитые, поцарапанные. Мы когда в баню зашли, раздеваемся: тот с осколками – видно, там, там, там – все покоцанные. У меня в одном ухе искусственная перепонка. Второе ухо надо чинить.

- А как со зрением?

- Ну, как…Меня в 2017 так бабахнуло тогда, что один зрачок больше смотрит, второй – меньше. Всегда так.

- То есть у тебя четыре контузии, ранения считать будем в бане, сейчас не та ситуация. А госпитали ты считаешь, в которых лежал?

- Много. Не вспомню. У меня уже столько выписок…

- А убитых врагов считаешь?

- Был дело.

- Что ты при этом чувствовал?

- Во-первых, сразу ты ничего не чувствуешь. Уже потом, после боя, когда все кончилось, ты начинаешь это прокручивать. Ну, ничего. Мы на своей земле, Родину защищаем. А что делать? Они лезут. Что делать? Не завалишь ты его, он тебя завалит. Все просто. Там все просто, как дважды два.

- С пленными русскими доводилось общаться?

- Доводилось. Но я не издевался никогда, ни над мусорами на Майдане, ни над русней на войне.

- А был ли среди них кто-то, кто у тебя вызывал сочувствие?

- Сочувствие вызывал сам их вид.

- То другой, то жалость. А в сочувствии есть элемент уважения.

- Нет, уважения нет. Они вторглись в чужую страну.

- Они еще, попав в плен, быстренько перековываются: мол, нас обманули, нас сюда силком пригнали, мы не хотели…

- Они такое потом говорят, да. Но веры им нет. Хотя, может, большинство из них и не хотели… им же грозят тюрьмой.

Кстати, у нас тоже выход отсюда – либо калекой, либо двухсотым. Из армии никак не уволишься. У них такая же фигня. Я считаю, что это зло — от Советской армии. Людей на передовой надо менять. Потому что воевать одними и теми же нельзя – одни и те же когда-то закончатся.

Еще из того, что болит. На передовой мы видим мало техники.. Стараются по-советски всё закрыть людьми.. Это так не работает. А Россия большая, пушечного мяса у нее много. Мы, конечно, понимаем, что основная техника из того, что нам передают союзники, находится где-то под Киевом. Да, Киев им не взять. Но пожалейте людей ! Чисто по-человечески. Дайте поддержку! Была бы нормальная артподдержка — орки бы вообще не подошли, и ближних боев было бы в в десятки раз меньше... Хрен с ним, с этим железом, людей берегите! Они имеют свойства заканчиваться! Это же наши лучшие бойцы. Которые пошли, не зассали, не убежали за бугор! Те люди, которые могут оказать сопротивление, а не рабы, которые со всем соглашаются. "Русские? ну русские — чтооооо я могу сделать?..".

Любой авторитарной власти не выгодны люди-бойцы. "Ааааа, черт с ними, пусть дохнут.. Будут "без вести пропавшие". А нас танки и Нацгвардия защищают…".

Кстати, Нацгвардия тоже воюет. Но у них людей как-то больше берегут.

- О мобилизации. Подскажи тем, кто с большой долей вероятности будет вот-вот мобилизован, но не имеет никакого военного опыта, и может так статься, что учить их будут по минимуму. Что бы ты им посоветовал? Чем заниматься, как себя готовить?

- Даже не знаю, с чего начать. Зарядка утром, нормально размяться… Следить за своим оружием, в чистоте его держать. Изучать, интересоваться, читать, смотреть, как работать боевые группы, какая у них тактика — двойки, тройки. Сейчас это можно – интернет, все открыто.

- На днях боевой медик рассказывал мне о каких-то безумно ярких (для него) моментах этой войны. Например, о крике человека, когда ему пуля попадает в коленную чашечку. Говорит: ничего страшнее в жизни не слышал. Или о том, как возле него вонял вражеский труп — но закапывать этот труп ему было некогда, хотя хотелось. Потому что ждали лютой атаки, и ему себя надо было закопать как следует…

А у тебя какие самые лютые моменты войны остались в памяти?

- Ох… Не хотел об этом говорить, но скажу. Есть в Луганской области тактика перебежек. Когда враг начинает обстреливать какую-то нашу точку, приходится ждать. Только они ящики подносят, только перерыв, — тут ты перебегаешь метров на 50 -100 в другое место. Тогда они бомбят тут… только перестали бомбить — ты возвращаешься обратно.

И вот в Луганской области была история: начинается минометный обстрел – и молодые-необученные начинают из окопов выскакивать. Я кричу: сидим, сидим! А они выскакивают, их бьет. И когда перебегали, я тоже зрением видел – там рука, там нога. Это все отлетает, тряпье…

- А почему бежали? Со страху и непривычки?

- Испугались и начали выбегать из окопа. А идет обстрел, их бьет…Мы троих вынесли, троих не смогли. Четвертых мертвых вынесли. А трое там лежат. Они считаются без вести пропавшими. А какие они без вести пропавшие? Я знаю, где они лежат. Но в нашей армии считается, что это без вести пропавшие. Так что советская армия никуда не делась. Она и сейчас здесь. Иногда мне кажется, что они из этой Советской армии взяли самое плохое. Я, например, нашу ВСУшную форму уже полтора года не получал.

- Знакомая история…

- Нет, я себе форму куплю, базара нет. Куплю, оденусь. У меня штаны с 200-го – ну, не с него самого, но из его вещей. А китель мне дал мой взводник. Вот так ВСУ-шная форма у меня появляется.

- В общем, спасибо добрым людям, а не государству.

- Да, мы друг другу помогаем. Если не будет это поддержки, не будет взаимодействия, то будет фигня.

- Многие говорят, что у России все еще хреновее. (По крайней мере, так было до недавней поры). И потом – у нас мощное волонтерское движение, которое массово закрывает системные снабженческие факапы государства. И сколько я ни спрашиваю, особенно у ребят на передовой – мол, сколько вам в процентах из обмундирования дало государство, а сколько волонтеры — лучший вариант ответа – 50/50. А потом бойцы подумают и скажут: да нет, 60 на 40 в пользу волонтеров.

А ты как думаешь?

- Смотря где. У нас расклад 60 на 40. Больше волонтеры помогают, конечно.

- Ну, и местные жители. Там столько золотых людей. И в полной мере все это раскрылось именно на этой войне.

- Кстати, вот еще такая вещь. Были мы в Херсонской области – и там люди сами: хлопцы, может, вам поесть принести? Может, вам переночевать, баню? В Киевской области вышли, чуть ли не на руках носят. Приносят еду местные. Женщина: я в девятой квартире живу, может, кому помыться?

А вот в Донецкой и Луганской области этого нет. Там ты идешь, на тебя волком смотрят. И с самого начала это было, с 2014 года.

- А приходят после этого в голову мысли вроде: вот нафига мы освобождаем эту территорию?

- Приходят. Но я знаю ответ на это. Если мы отойдем оттуда, они пойдут дальше. Все просто. А защищать там некого и нечего.

- Александр, вот слушаю я про твои контузии, про ранения. И хочется спросить: а ты инвалидность пробовал получать?

- У меня до инвалидности не дошло. Мне ж перепонку вшили. Я стал лучше слышать. А до этого до инвалидности чуть-чуть не хватало. Мне еще предлагали взятку, намекали. А я ж на Майдане был, мы ж против этого боролись. Я взяток не даю и не буду.

- В общем, облико морале. Но тебя же трепало на этой войне не-по-детски. Кстати, ты помнишь, как познакомился с военным психологом Алексеем Скиртачем (который мне про тебя и рассказал)?

- Мы сначала поговорили. Потом Леха говорит: может, тебе грибов дать — и ты разговоришься, расскажешь все? Мы сначала по-трезвому поговорили, а потом оно подействовало. И через час я уже начал рассказывать, как в окопах было.

(В разговор вступает сам Скиртач):

- Все сначала закрыто было, грибы его разговорили…

- Саша, Алексей, я сейчас стою перед дилеммой. Если я напишу про то, что военный психолог вытаскивал бойца из жуткого психологического состояния с помощью грибов, сразу появится куча строгого народа в белых пальто: как смеет, где прописано и т.д. И то, что психолог – опытный человек, слушать не будут…

Скиртач: Значит, надо преодолевать предрассудки. Вот я член Української асоціації психоделічних досліджень, и наша задача — разъяснить обществу, что психоделики — это не наркотики; они имеют огромный терапевтический потенциал и во многих странах разрешены для использования в сочетании с психотерапией.

- Хорошо, давайте я в качестве решающего аргумента спрошу самого бойца. Александр, тебе это тогда помогло?

- Помогло. Кстати, он и Жеку консультировал, это мой сосед… А у меня после общения с Алексеем такое ощущение пришло: блин, я еще живой! Надо жить, я еще живой! Я же к нему пришел поникший, с полным упадком боевого духа…Там же трупы лежали наших. Едем один раз, лежат, мухи едят. Едем второй раз, они уже разложились, никто их не забирает.

Мне жить не хотелось. А тут я осознал: фух, я живой!

- В очередном госпитале, где ты сейчас лежишь, тебя лечат от четвертой контузии и остальных твоих болячек. Что говорят врачи?

- Ничего не говорят. Может, помогут с ухом – улучшится слух. А если его еще зашить…

- И что тогда? На передовую возвращаешься?

- Я и так возвращаюсь. Месяц еще посидим и поедем, куда там. Не хотелось бы, конечно, в Бахмут снова попасть…

- То есть ты собираешься вернуться на фронт?

- А что делать?

- Большая часть страны мечтает, чтобы эта война закончилась…

- Я тоже хочу.

- А ты себя в мирной жизни найдешь?

- Посмотрим. Я не уверен, что доживу до какой-то победы. Постоянно везти мне не может, когда-то прихлопнет. Как многих.

- Типун тебе на язык. Саша, а сколько тебе лет?

- Кстати, недавно не мог вспомнить, сколько мне лет, 37 или 38. Доктор говорит: давай посчитаем. Ты 1985 года рождения, родился в ноябре. Запомни, говорит, тебе 38!

- То, что не помнишь, сколько тебе лет, — это последствие контузии?

- Да. Сегодня вот была ситуация: положил в одно место бумажку с диаграммой. Через 3 секунды, ищу бумажку и не могу вспомнить, куда положил. Не помню. Потому – фух! – вспомнил. Пошел, отдал доктору. Вот такая фигня. Или бывает, приходишь: а чего я сюда пришел? Вроде абсолютно трезвый, но не помню, зачем я сюда шел. Это все эти последствия.

- У меня была одна контузия, еще в 2015 году – вступает в разговор Алексей Скиртач. — Последствия до сих пор. А у него – 4…

Алексей Скиртач и Александр Водяницкий

- В общем, ты в свои 38 лет уже жизни две прожил.

- Может, и не две, а четыре. Кстати, вот еще такая штука. Говорят, в одну воронку снаряд не попадает. Нифига! 4 раза, в одну и ту же воронку 4 раза попадает! В Светличном орки постоянно целились в дом…

- Да, у них тогда столько БК было советского, что никакая пословица не работала. И три раза попадает, и четыре, и пять…

- Они целились в дом, а там на стене висел портрет хозяина. Стекол нет, окна уже забили пленкой и досками. Но портрет его висит. А там рядом икона была, Богородица. Я снял этот портрет, повесил туда икону. Пацаны заходят. Я им говорю: теперь она тут хозяйка (улыбается. – Е.К.).

Кстати, вот тебе история. Звоню матери, а она мне: сынок, берегись воды! Читала книгу про одного святого — дьякон Филлип кажется. И приснилось мне, что ты тонешь, и обрыв какой-то рядом.

Я ее слушаю, а в голове: точно! Обрыв! Была такая история! Переправы в Бахмуте обстреливаются. И вот стояли мы над речкой. А там перед дорогой — крутой спуск вниз.. Мы там закопались — и делали ступеньки, чтоб вниз не упасть.

Вот так маме приснился наш пост…

- На войне вера в бога у солдата крепнет?

- Есть такая поговорка: в окопах под обстрелом неверующих нет. Хочу сказать тем, кто это интервью прочитает: ребята не пренебрегайте силой молитвы ! Верующие, не верующие – молитесь, не стесняйтесь ! Это работает! Помогает даже психологически. А ещё вера помогает оставаться человеком в любой ситуации.

И еще: ребята, не подрывайте себя – даже если враг на вас навалился ! Если и видите, что уже всё, — гранату им под ноги — и тикать! Пристрелят — так пристрелят. А ведь ещё можно отбежать и сдачи дать! Граната ж сначала щелчок дает — воно почує, побачить, шо граната — і відбіжить, а підірветеся ви самі.. Самогубство — найтяжчий гріх…

- Ух ты, Сашко, и несгибаемый солдат. Рассказываешь про страшное – но везде находишь повод для улыбки.

- Мне уже родня говорит: чтоб ты пришел и не улыбался? Будешь какать и улыбаться, ха-ха-ха.

В разговор вступает Алексей Скиртач:

- Естественно, улыбка – это социальная защита. Улыбка помогает, обезоруживает собеседника. У меня это естественное состояние лица, у него – тоже.

- У меня такое ощущение, что ему это не для обезоруживания надо. Он по жизни такой, на позитивной волне.

Саша, а не пора ли задуматься о том, чтобы перевестись на место поспокойнее? 4 контузии, множественные ранения ‐ свой долг стране на передовой ты отдал сполна. А вот твой опыт, твои знания и авторитет могут оказаться крайне нужными при обучении мобилизованных.

- Интересный вопрос. Вообще-то есть мнение, что такие, как я, можем принести больше пользы живыми, чем мертвыми... Мне есть что рассказать и показать людям.. А там посмотрим.

- Хорошо, посмотрим. Александр, я знаю, что ты собираешь деньги на авто для хлопцев в своем подразделении. В конце этого интервью мы разместим номер карточки и попросим читателей помочь со сбором денег. А пока расскажи, для чего на передке нужна машина. А то на едином телемарафоне – все про танки да БТРы…

- Машина нужна для того, из одного места переезжать воевать в другое (вот мы скоро из Киевской области поедем на фронт). Чтобы люди зимой не ездили на газонах, у которых двигатель от трактора. Чтобы не ездили на кузове, который без тента, и тебе в морду дует. И чтобы на бехах люди сверху не ехали 3 или 4 часа. А то потом слезают они уже простуженные, замороженные. Болеют и заражают других. Вот опять же – все признаки советской армии: не хватает транспорта. Да хотя бы в автобус забились — было бы нормально, мы бы ехали. Проходимый автобус типа пазика, может есть заграничный аналог, — тоже подойдет. Думаю, есть, просто мы об этом не знаем. "Спринтер" тоже пойдет. Нужна большая многоместная машина – чтобы мы могли перемещаться.

- Потому что французских БТРов, извините, на всех не хватит. Хотя во всех новостях – сплошные танки и БТР.

- Я не смотрю новости. Я их вижу, на своем участке. А там мы их не читаем. Там ничего нет – ни света, ни интернета. А телефон… если можно где-то его оставить, я стараюсь оставить; если нет – он у меня выключен.

- Ты в разговоре со мной сказал, что телефон на передке – это опасная штука.

- Да, телефон – это враг.

- Приведи пример.

- Сижу как-то в подвале после смены, еще дров принесли. Сижу, думаю: надо матери позвонить; уже недели две с лишним не звонил. А сверху где-то: бах, бах. Залетает в подвал мужик и говорит: блин, только включил мобилу, только позвонил жене — и тут же прилет, прямо возле меня!

Я такой: все, звонить не буду никому сегодня. Так я матери из Бахмута и не позвонил.

Они сканируют окрестности по скоплению телефонов. (Как и мы). Возле Новотошковского группа наших бойцов хотели найти дорогу. Включили GPS — и тут же их накрыло.. Были погибшие..

- Хотя с первых же дней войны все медиапространство забито перехватами разговоров российских солдат с женами и матерями: "хохлов ненавидим", "я тебе привезу микроволновку", вот это все. Уже это должно было научить, что все мониторится. Cо всех сторон.

Или есть люди, которых война ничему не учит?

- Война учит. Война всегда показывает кто есть кто. Так или иначе.

- Саша, меня впечатлило видео, где ты читаешь свои стихи на украинском.

Много у тебя еще такого?

- Основная проблема в том, что я не помню. Пишу и забываю. Одна тетрадь со стихами лежит дома, в Кропивницком. А та тетрадь, в которой я писал за период войны, утеряна. Нашу часть разбомбили…

- Процитируй что-нибудь по памяти.

- Воювали на Майдані,

Падали-вставали.

Ми боролися за волю

Та багато полягли.

Та і досі гинуть люди –

Не рахуємо хрести.

Помирати в непокої

Крим, Донбас, а там і ми..

Больше не помню…

- Еще давай.

- "Жил на свете генерал

Тот, что родину продал.

Он прошёл Афган, Кавказ

И милиции спецназ.

8 лет в прокуратуре –

В общем редкий п#дарас

Вот война пришла — и то

Стал командовать в АТО…".

- Ты ж еще и хип-хопом увлекаешься и даже хотел что-то записывать?

- Хотел…Машинка ушла – опять-таки когда часть разбомбили.

- Что за машинка?

- "AKAI MPC" — из крайних моделей с цветными копками (улыбается. – Е.К.).

- Надеешься возобновить музыкальную карьеру?

- Если выживу.

- Выживешь, братику. Обязательно выживешь!

Желающие помочь Александру Водяницкому и его побратимам в сборе денег на авто, могут перечислить средства на эту карточку:

Картка: 4149 4993 7652 9317 Приватбанк

Евгений Кузьменко, "Цензор.НЕТ"

Фото: автора; из архива Александра Водяницкого