Черные дыры, джеты и космические тайны: интервью с Еленой Нохриной.
— Елена, вы возглавляете лабораторию фундаментальных и прикладных исследований релятивистских объектов Вселенной в МФТИ и исследуете глубоко скрытые тайны космоса. Что вдохновило вас заняться астрофизикой?
— Астрономия всегда привлекала меня с школьных времен, и все началось с книг. В детстве я читала Иосифа Шкловского «Вселенная. Жизнь. Разум» (М., 1962). Хотя тогда я не осилила ее целиком, черно-белые иллюстрации галактик и туманностей произвели на меня сильное впечатление. Звездное небо всегда манит и притягивает. Позже я наткнулась на замечательную книгу Карла Сагана «Космос» с потрясающими иллюстрациями! В этой книге космос описывался с разных точек зрения, начиная с времен Исаака Ньютона и заканчивая летописью в Лондоне, утверждающей, что планеты являются одной из причин смерти людей. Даже там была астрономия! И, конечно, исследование Марса также произвело на меня огромное впечатление, об этом много писали. В итоге, начиная со старших классов, я очень хотела заниматься космосом, хотя и не имела представления о том, какие исследования проводятся и какие галактики изучаются. Последний год в школе я провела в Аризоне: там высокая надморская высота, сухой воздух и, конечно, потрясающее небо. В это время я посетила все обсерватории в Китт-Пик — знаменитой обсерватории, что только укрепило мою решимость. Думаю, что многие пришли в астрофизику так же, как и я: на романтической волне.
— А в Аризоне вы оказались благодаря выигранному гранту по астрономии?
— Нет, это была программа школьного обмена. Мне помогли мои коммуникабельность и знание языка. Это был мой счастливый билет.
— И вы его использовали! А куда вы поступили после окончания школы?
— На Физтех, и мне снова повезло. Я поступила на кафедру проблем физики и астрофизики Виталия Лазаревича Гинзбурга. На эту кафедру нужно было поступать отдельно, но я очень хотела туда попасть. В то время Виталий Лазаревич еще был жив, и его обаяние было совершенно уникальным. Он еще не получил Нобелевскую премию, но одна только его фамилия и то, что это астрофизика, притягивало многих. Позже мы все были на банкете по случаю вручения Нобелевской премии, и после этого события поток желающих попасть на эту кафедру значительно увеличился. Я очень рада, что поступила именно туда и закончила ее.
— Но легко ли женщине в астрофизике? Или это по-прежнему в основном мужская сфера?
— Мужчин действительно много, но и женщин становится все больше. Я не считаю, что гендерная принадлежность как-то влияет на ситуацию или создает особые трудности в окружении мужчин. Однако женщине в целом сложнее, поскольку нужно совмещать семью и работу. Дети и домашние дела отнимают много времени, а в науке часто требуется долго сидеть над проектом, обдумывать, рассчитывать, изучать и желательно, чтобы никто не отвлекал. Например, последние две работы я делала, когда была тяжело больна, у меня была высокая температура, и я была освобождена от домашних обязанностей. В это время у меня появилось время поработать. Но в целом — да, существуют ограничения. Когда появляются дети, нужен отпуск, и время уходит. В итоге мне не удалось публиковать статьи в декрете, а гранты РНФ выделяются молодежи — до 35 лет. Эти возрастные рамки выдерживать сложнее. Но я думаю, что эти сложности не специфичны для астрофизики, а характерны для работающих женщин в целом. В науке это особенно заметно в вопросах доступности грантов.
— У вас двое детей?
— Да, двое мальчиков. Один интересуется химией, а другой пока не определился, просто наслаждается жизнью. Младший, естественно. Но оба учатся в физико-математическом лицее №5 в Долгопрудном, где преподаватели Физтеха ведут уроки. У старшего сына физику ведет Владимир Александрович Овчинкин, и я считаю, что это действительно ценная возможность.
— Овчинкин — это же легенда!
— Да. Я посещала его дополнительные семинары, когда училась, и помню, как это было приятно. Они проходили поздно, когда все уже были уставшие. Но в аудитории, где его слушали, не было свободных мест — я прекрасно это помню! Тогда это было интересно, а сейчас я вспоминаю это как мощный заряд физики.
— Двое детей, декретный отпуск — это, конечно, выбивает из колеи…
— Да, на это уходит очень много времени. Я не считаю, что в три года ребенка можно оставлять на чье-то попечение и переключаться на работу. Фактически шесть лет я была в декрете. В 2007 году я родила старшего сына, а в 2010-м защитила диссертацию, потому что это было необходимо. В 2011 году родила второго. И весь этот длительный процесс выбил меня из рабочей колеи примерно до 2014 года. На самом деле, я отошла от тех проблем, которые существовали в астрофизике на тот момент. А когда выпадаешь из этой сферы, вернуться в нее становится очень тяжело. И в этот момент, чему я очень рада и признательна, мне помогли Василий Семёнович Бескин (мой научный руководитель) и Юрий Юрьевич Ковалёв, с которым мы только начинали работать. В то непростое время они меня поддержали, предложили задачи, которые помогли мне вернуться в эту струю. Я им безмерно благодарна. Очень важно, чтобы в сложные моменты жизни рядом были такие люди.
— В целом, какие фундаментальные открытия в вашей области вы бы выделили на сегодняшний день?
— Как говорит товарищ Огурцов в фильме «Карнавальная ночь»: «Я подготовил тезисы!» Из фундаментальных открытий я бы выделила те, которые особенно впечатляют. Например, сложно проверяемая теория или предположение, которое на тот момент казалось совершенно фантастическим, а затем получало подтверждение и оказывалось необходимым для объяснения некоторых явлений.
В этом ключе я могу выделить Вальтера Бааде и Фрица Цвикке. В 1932 году они опубликовали работу о возможности существования такого объекта, как нейтронная звезда. При этом стоит отметить, что нейтрон был открыт только в 1931 году! Получается, что появился нейтрон, и сразу нашлись ученые, которые на кончике пера определили параметры совершенно нового объекта и предсказали его существование как гипотетического. И дальше все это оставалось в воздухе, потому что — а как проверить, существует ли звезда с массой, примерно равной массе Солнца, и размером, скажем, с город Долгопрудный? Как ее увидеть в космосе? Но в 1967 году Энтони Хьюиш и Джоселин Белл открыли первый радиопульсар — Краб в созвездии Тельца. А затем довольно быстро оказалось, что для его объяснения нужен как раз компактный объект с очень сильным магнитным полем 1012 гауссов (терагаусс — единица измерения магнитной индукции.— прим.ред.), и это нейтронная звезда. Эти два открытия поражают именно когда рассматриваются вместе. Ученые сначала сделали предположение, а потом оказалось, что это необходимо для объяснения целого ряда явлений в космосе.
То же самое касается черных дыр. Само предположение